DataLife Engine / Горский этикет уже не тот...

Горский этикет уже не тот...

Горский этикет уже не тот...
Как видоизменяются правила поведения горцев в последнее время и как теперь наказывают за нарушения этикета на Северном Кавказе? Мы беседуем с Наимой Нефляшевой, историком, старшим научным сотрудником Центра цивилизационных и региональных исследований РАН.

Катерина Прокофьева: Наима, мой первый и главный вопрос, учитывая недавнее нарушение традиционного кавказского уклада, традиционного этикета, насколько часто эти нормы северокавказского этикета – уважение к старшим, особое отношение к женщине – нарушаются и каким трансформациям они подвержены в наши дни?

Наима Нефляшева: Во-первых, я бы хотела сказать, что нормы кавказского этикета – это не есть нечто застывшее. В течение долгих лет, столетий они постоянно видоизменялись. Эти нормы, которые сейчас обыватель воспринимает как нечто статичное, по крайней мере, трижды трансформировались. Первый раз в имперский период, второй раз – в 20-е годы, в советский период, когда мощно перестраивалась вся социальная структура кавказского общества, и третий раз уже в постсоветский период, поэтому это надо всегда иметь в виду, когда мы говорим о кавказском этикете.

Что касается норм, о которых вы сказали, – уважение к старшим и отношение к женщине, – я считаю, что это одни из норм, которые в общем-то относительно стабильны при всех трансформациях. Если говорить конкретно, то отношение к старшему – именно этикетное отношение к старшему – выражается на Кавказе в двух основных проявлениях: пространственном, т.е. нужна некая определенная, реальная дистанция, когда ты общаешься со старшим человеком. Нельзя к нему приближаться слишком близко, нельзя в его присутствии сидеть, нельзя в его присутствии курить, стоять небрежно по отношению к нему, нельзя старшего перебивать. Второй аспект – это вербальное выражение почтения к старшему, т.е. нельзя старшего перебивать, как я уже сказала, нельзя ему перечить, повышать голос на старшего и т.д. Но сейчас вследствие того, что очень сильно изменился контекст, в котором эти нормы существуют, а именно то, что, во-первых, появилось молодое поколение от 15 до 25 лет, которое прекрасно владеет современными технологиями, интернет-мессинджерами и т.д., то есть оно по факту реально иногда, бывает, больше знает, чем старец 60-70 лет. И поэтому, когда эти поколения могут столкнуться на работе и обсуждать какие-то вопросы, связанные с продвижением какого-то нового направления, то тут молодому человеку приходится сдерживать себя, чтобы по отношению к старшему выдержать какой-то этикет и уважение. То есть эти объективные трансформации есть.

Плюс к тому еще один момент: сейчас с Кавказа идет колоссальная миграция в Москву, в Петербург, Ростов, Ставропольский край. И там, когда человек уже существует как бы вне своей среды, то эти нормы, конечно, естественным образом трансформируются. Я бы не сказала, что они нарушаются, потому что нарушение – это все-таки нечто жесткое, нарочитое, но трансформации, конечно, они подвержены. То есть разница есть в том, как эти нормы действуют внутри кавказского социума и вне его.

Катерина Прокофьева: В связи с уважением к старшим мне интересна топография жилища и места работы. До сих пор в государственных учреждениях Северного Кавказа есть такое распределение, что чем старше по должности и по возрасту сотрудник, тем дальше от входа располагается его место.

Наима Нефляшева: Да. Это соблюдается не только на рабочем месте, но и, например, при приеме гостей или при организации какого-то круглого стола: чем старше человек, тем более почетное место ему дается, и если женщина старше мужчины, то ей дается место более почетное. Я могу объяснить, почему нужно располагать дальше от входа. Потому что если понадобится что-то, например, вода, бумага или что-либо еще, чтобы младший мог быстро пройти через эту дверь и принести все что нужно, чтобы не заставлять этого пожилого человека проходить всю эту огромную дистанцию и самому заботиться о своем комфорте. То есть там, где дверь, место для младших или для людей, которые обслуживают какую-то конференцию или заседание, чтобы они быстро могли решить какой-то вопрос.

Катерина Прокофьева: Что касается отношения к женщинам, мне понравилось предписание, как ходить по отношению к женщине, с какой стороны. В Европе есть правило, что на улице мужчина должен занимать более опасное место, со стороны проезжей части улицы. Это пошло еще с тех времен, когда ездили экипажи, и это действительно было опасно, чтобы оградить женщину от каких-то неприятностей. А как это происходит на Кавказе? Я наткнулась на пословицу: «Женщину оставляют со стороны плети (она всегда в правой руке), а мужчину – со стороны оружия»...

Наима Нефляшева: Я бы сказала, что локализация женщины в пространстве тоже зависит от ее возраста и статуса. Если это пожилая женщина и она идет с каким-то, даже среднего возраста мужчиной, например, она его тетя, то почетная сторона всегда отдается тому, кто старше. Если же мы говорим о том, как идут муж и жена, то на восточном Кавказе часто мужчина идет на шаг-два впереди, особенно это допустимо в селе. Этот обычай объясняется тем, что когда-то мужчина должен был принять на себя вызов со стороны врага или какого-то дикого зверя, то есть он должен быть впереди, чтобы защитить свою женщину. Что касается западного Кавказа, то тут сторона мужчины всегда почетна, то есть если идут муж и жена, то сторона мужчины правая – почетная, потому что мужчина считается в семье старшим по статусу.

Катерина Прокофьева: А дистанция – не только локализация в пространстве, а вообще, в поведенческом плане? Если мы посмотрим на психологический анализ жестов, то влюбленным друг в друга людям хочется сократить дистанцию между собой, это опять нельзя: мужу и жене предписывается не показывать своих чувств на людях, это неприлично, и даже называть друг друга нужно «отец моих детей» и «мать моих детей». То есть таких слов, как «любимый» и «любимая», говорить просто нельзя, и даже муж и жена не могут оставаться наедине, есть за одним столом?

Наима Нефляшева: Знаете, не только вы, но и многие люди, которые занимаются Кавказом, смотрят на это немного глазами ориенталиста. Они, во-первых, ищут какую-то европейскую логику в тех взаимоотношениях, которые есть на Кавказе, во-вторых, они смотрят на это общество, как на что-то статичное и неизменное. Тот аспект, который вы затронули, сам по себе очень интересен, то есть как меняется взаимоотношение полов в течение времени. За последние 10-15 лет они очень изменились. Возможно, дистанция действительно осталась прежней – пространственная дистанция, то есть вы почти не встретите на улицах кавказских городов молодую семейную пару, которая идет, взявшись за руки, и чтобы это еще кто-то видел, или, тем более, в обнимку. Вот такая дистанция действительно сохраняется. Но, с другой стороны, изменились какие-то личные формы взаимоотношений – личная переписка через сети, WhatsApp или другие варианты мессинджеров, здесь стала как раз таки эта дистанция меньше, появилось больше чего-то теплого, интимного. С другой стороны, и раньше это было, но просто это вуалировалось в традиционных метафорических формах. В принципе, у всех народов Кавказа очень развита лирика, но она подается не в прямолинейных формах, поэтому складывается впечатление, что это какая-то жесткая дистанция, которая не позволяет людям проявлять друг друга.

Что касается конкретных слов, то, действительно, у многих народов Кавказа нет прямого аналога выражению «я тебя люблю». Но есть другие формы, которые выражают то же самое. Плюс к тому на Кавказе вообще ценилось не только слово, но и дело, и поэтому мужчине или молодому человеку, который добивался своей девушки, необязательно было говорить столько слов, он мог проявить себя в деле – как хороший наездник, как человек с хорошей репутацией, как доблестный воин, хороший сын своих родителей и т.д. В этом плане в процессе ухаживаний действие мужчины оценивалось по этой шкале ценностей гораздо выше, чем его слово. Знаете, это вписывается вообще в широкий контекст кавказской сдержанности. Она же касается не только чувств, она и в танце, например, очень проявляется, и в манере приема пищи и т.д., в дистанции между родителями и детьми, которая тоже сокращается в последние 15 лет. А ведь были времена, когда отцу неприлично было со своим ребенком возиться, брать его на руки, особенно при своих родителях, называть его какими-то ласковыми именами, или если ребенок маленький упал, считалось неприличным, что его начинают тут же утешать, гладить и т.д. Когда-то это было так, потому что считалось, что маленький мальчик уже с детства должен воспитываться мужчиной. А сейчас, в последние годы, это воспринимается в порядке нормы.

Катерина Прокофьева: Но все равно эта социальная психология северокавказских народов породила такой особый тип мужского характера из-за веков постоянных войн. Мне кажется, что свойственное для любого кавказского этикета предписание сдержанности основывается не на том, чтобы погасить природную кавказскую горячесть, сколько на том факте, что у них сложились особенные отношения с оружием, чтобы, так сказать, не провоцировать. Как вы думаете?

Наима Нефляшева: Знаете, отношение с оружием или, вообще, воинская тема, воинский этикет, – это только один аспект всего кавказского этикета. Я вас уверяю, на Кавказе люди столько же занимались войной, сколько занимались земледелием, обустройством своего быта, созданием своей семьи, уходом за своими родителями. То есть обычные житейские какие-то вещи занимали на Кавказе большее место, чем военная культура. Другое дело, действительно существовал класс мужчин-воинов, для которых война была профессиональным занятием. Если, например, мы говорим о черкесах, то это группа людей, всегда близкая к своему князю. В случае если князь совершает какой-то поход, они даже не спрашивают о том, зачем и куда он идет, – они беспрекословно доверяют ему и следуют по его пути.

Была такая же группа еще в средние века, которая профессионально занималась военным отходничеством, выезжала и в Египет, ранее – и в Османскую империю. Знаменитое черкесское мамлюкское правление в Египте – это тоже отдельная история, когда люди на чужой земле фактически сделали грандиозные, головокружительные карьеры, которые не могли сделать у себя на родине. Так что, возвращаясь к вашему вопросу, я не думаю, что эту сдержанность, свойственную вообще Кавказу, определяет оружие. Я думаю, что это вообще комплекс всего – сложный ландшафт, сложные взаимоотношения с природой, необходимость постоянно отвоевывать у природы какие-то кусочки земли, особенно в горных территориях это проблематично. Необходимость жить в таком месте, где постоянно могут быть какие-то внешние источники войны, или если человек живет в каком-то изолированном обществе, то если через его землю проходит чужеземец, он всегда должен был, с одной стороны, его прилично встретить, а с другой стороны, быть готовым, что этот чужеземец может быть источником проблемы. То есть я считаю, что это комплекс, который определяет специфику кавказской жизни, кавказского этикета.

Катерина Прокофьева: Что касается кавказского этикета – запрещенных поступков, мне хочется вернуться к актуальной теме. В Грозном было совершено нападение на Игоря Каляпина – председателя Комитета против пыток, и тут же начались дискуссии на тему, что это не по-чеченски, это не в чеченских традициях, и это действительно грубое нарушение всех вайнахских правил и традиций.

Наима Нефляшева: Да, вообще всех кавказских правил.

Катерина Прокофьева: Вызов традициям и позор. Чеченцев со всех сторон стали обвинять и говорить, что «вы не кавказцы, вы не мусульмане, вы не чеченцы, раз вы позволяете себе так вести. Даже советские правила не повлияли на эти традиции, а сейчас вы маршируете по слову Рамзана». Чеченцы защищаются. Как вы думаете, при их коллективной ответственности за земляков, как они должны действовать, когда их сейчас обвиняют в нарушении традиций?

Наима Нефляшева: Что касается этого совершенно мерзкого случая, действительно, тут были нарушены все нормы кавказских традиций и нормы по отношению к гостю, к старшим, к мужчине-гостю, потому что есть понятие «женщина-гость» – вокруг нее свой дискурс, вокруг мужчины-гостя несколько другой дискурс. Здесь все эти нормы были нарушены, причем публично, грубо и вызывающе. Поэтому, конечно, в таком ритуализированном обществе, как чеченское, это, естественно, вызывает протест, негодование. С другой стороны, я думаю, что это говорит о том, что некоторые аспекты кавказской традиции перестают действовать, потому что нарушение этикета, в данном случае этикета гостеприимства, всегда вызывало со стороны традиционного общества, социума реакцию. Причем эта реакция могла быть очень жесткой: от прямого осуждения такого человека, – а ведь если ты осужден, если ты на устах в своем относительно изолированном ауле, все знают, что ты плохо принял гостя, это ложится на твою репутацию на несколько поколений вперед. Что касается более жестких форм, люди могли не здороваться с такими людьми, не посещать их дома, не приходить к ним на похороны, и как самая жесткая реакция общества – такого человека вообще могли выселить из аула, вместе с его семьей. Поэтому сейчас этот случай говорит о том, что общество, к сожалению, не может отреагировать на эту публичную расправу.

Катерина Прокофьева: С одной стороны, этих людей, которые напали на Игоря, не задержали, насколько я понимаю, но это законодательный аспект, а гражданское общество, со своей стороны, может как-то отреагировать, что-то предпринять...

Наима Нефляшева: Но оно же не реагирует, значит, оно не действует, значит, его институты не действуют. Если бы там было традиционное, сильное общество, то эти люди никогда бы не посмели взять на себя такую ответственность, как напасть на человека, который находится в гостях. Более того, этот этикет приема гостя, всегда построен так, что до тех пор, пока он пребывает в каких-то приемлемых рамках, даже если он совершает какие-то промахи, может быть, задает какие-то ненужные вопросы, касающиеся семьи, может быть, он себя как-то неправильно ведет за столом, то стараются сгладить его оплошности, не дать ему себя почувствовать неловко. Поэтому это просто говорит о том, что чеченское общество уже давно не традиционное. Оно может быть ритуализированное, но то, что там традиции уже утратили свои механизмы, это очевидно, потому что если бы традиция была жива, инструменты воздействия были бы живы, то мы бы с вами видели совершенно другую картину, даже если бы законодательно эти люди остались без воздействия.

Катерина Прокофьева: Я поняла, вы сказали, что, да, все это меняется, что все далеко не статично, приверженность к древнему своду правил очень разная по всему Северному Кавказу.

Наима Нефляшева: Конечно, на западе – одни проявления Кавказа, на востоке – другие. В тех регионах, где преобладает шариат над обычным правом, – там вы увидите другие нюансы. В селе – одни взаимоотношения, в городе – другие. Причем люди в западно-кавказских городах, таких как Владикавказ, Нальчик, Черкесск, Майкоп, более светские – там больше светскости, чем религиозности в повседневной жизни. Поэтому нельзя говорить о том, что Кавказ – такое гомогенное, одинаковое пространство.

Катерина Прокофьева: Есть мнение, что эти ритуализация и нарочитая архаизация общественных нравов выгодны определенным властным структурам, что, вот, Северный Кавказ пусть будет таким традиционным, пусть они там все сидят по своим аулам, гордятся костями предков, – ими так легче управлять.

Наима Нефляшева: Я вообще не считаю, что Кавказ – архаичное общество. То, что там какие-то институты стали работать в 90-е годы, которые, казалось бы, еще при советской власти стали как бы анахронизмом, это просто говорит о том, что когда государство было слабым в 90-е годы, эти институты снова актуализировались и позволили обществу удержаться от распада. Поэтому я не считаю, что это проявления архаизации. Это проявление трансформации. Что касается другого аспекта, который я вижу в вашем вопросе, что создание такого образа Кавказа как абсолютно дикого, нецивилизованного, не вписывающегося в пространство общероссийской жизни региона, и кавказца, который абсолютно архаичен и ни на что не способен, кроме как бегать по горам, может быть, да, я бы сказала, что в этом есть такая сознательная политика. То есть создание такого образа, через который целый регион отчуждается от основного пространства, и этому, конечно, надо что-то противопоставлять, надо это как-то трансформировать.

Катерина Прокофьева: И что этому можно противопоставить?

Наима Нефляшева: Понимаете, несмотря на то, что существует Министерство по делам Северного Кавказа и Агентство по делам национальностей, я все-таки не вижу никаких принципиально концептуальных решений, которые бы нам с условием новой методологической рамки могли бы дать какую-то новую оптику Кавказа. То есть должна быть новая концептуальная рамка восприятия Кавказа, а в рамках этого нового подхода можно уже трансформировать по-разному. Можно трансформировать через туризм на Кавказе, через изменение образа кавказцев в СМИ. Проблемы с национальными меньшинствами в больших странах и мегаполисах характерны не только для России – в принципе, есть очень много стран, которые прошли и поменяли отношение к представителям других национальностей. То есть должна быть глобальная работа, а не какие-то единичные шаги, которые, может быть, сами по себе прекрасны, но ничего не меняют. Добавлю, что очень часто у нас увлекаются фестивалями, песнями и плясками – это тоже очень важно, но сейчас, когда у нас такая сложная ситуация отчуждения, мне кажется, надо искать какие-то другие подходы к решению этой проблемы.
Источник
Катерина Прокофьева
20.03.2016 22:38
21-03-2016, 16:02
Вернуться назад