Деятельный турецкого паши в Анапе и отношения с шапсугами » Адыгея - Новости, события, комментарии, факты

» » » Деятельный турецкого паши в Анапе и отношения с шапсугами
Деятельный турецкого паши в Анапе и отношения с шапсугами 18:51 Суббота 0 1 340
21-04-2018, 18:51
История 1 340 0

Деятельный турецкого паши в Анапе и отношения с шапсугами


Деятельный турецкий паша в Анапе. Его неудача среди шапсугов. Паша выходит в отставку. Характеристика Хасан-паши.
Его отношение к Аходягоко. Подарки султана.

Около 1826 года константинопольский диван, под влиянием политического пробуждения, прислал в Анапу важного сановника: трех-бунчучного пашу, в звании сераскира. Предоставив неограниченную почти власть этому сановнику, правительство поручило ему исполнение обширных предначертаний, но не предоставило в его распоряжение достаточных средств для достижения цели. Правда, анапский гарнизон был усилен набранным в Анатолии ополчением, назначен и другой комендант на место корыстолюбивого и неспособного Сеид-Ахмета; но эти распоряжения не придавали сераскиру существенной силы и ему оставалось решить трудную задачу — ничтожными средствами преодолевать громадные трудности. Счастливый выбор дивана, как оказалось впоследствии, заменял хотя отчасти недостаток материальных средств, находившихся в распоряжении турецкого правительства, озабоченного к тому еще предстоявшею войною с Россиею.

И на самом деле, анапский паша, действуя с удивительным искусством, сумел могуществу Турции, в этом крае только воображаемому, придать более осязательные формы.

Первыми признали авторитет анапских пашей довольно многочисленные в этом крае ногайцы и те закубанские черкесы, которые сохранили неприкосновенным свое феодальное устройство. Это признание заключалось в том, что они покорились паше фактически: единодушно присягнули на будущее время руководствоваться во всех делах своих, общественных и частных — алкораном, оставив навсегда древние юридические обычаи. Конечно, это было только начало, но с задатком на дальнейший успех. Затем паша потребовал исподволь, чтобы черкесы приняли духовных судей (кадиев) для производства суда, на что они согласились; далее, он установил, на основании алкорана, отдавать в пользу казны десятую часть собираемого с полей хлеба; наименовал старших князей валиями и поручил им верховную власть; в более отдаленные племена послал каймакама {правильнее кайму-мекан), т.е. своего наместника и взял аманатов. Впрочем, аманатов и присягу на подданство Турции сераскир почитал делом второстепенной важности, выходя из той точки зрения, что подданство должно основываться на более прочных связях, каковыми полагал безусловное повиновение шариату и исполнение всего, что религия магометанская требует от правоверного; а это значило другими словами — полное повиновение власти наместника пророка, Махмуда II-го. Этими результатами, достигнутыми сераскиром в короткий срок — в продолжение года приблизительно, Турция обязана, разумеется, влиянию религиозных идей, окрепших к этому времени среди черкесов.

Следует, однако, заметить, что пока сераскир имел дело с черкесами, которые сохранили феодальное устройство и, поэтому, были более расположенными к признанию власти Стамбула, или с натухайцами (натхокоад), издавна привычными к торговым сношениям с Турциею, хотя и не имеющими дворянства, то все улаживалось довольно быстро, ограничиваясь только небольшими смутами; но когда дело коснулось до шапсугов, то тут вполне обнаружилась невозможность преодолеть непокорный дух этого воинственного народа. Сераскир, окруженный приверженцами-черкесами и почетною стражею из турецкого гарнизона, шел из Анапы на восток, приводил к присяге окрестных жителей и уговаривал их жить по шариату. Но как только вступил он в пределы шапсугов, народ с орудием в руках преградил ему дальнейший путь. После тщетных переговоров, сераскир принужден был возвратиться в Анапу. Оскорбленный и раздраженный, он тогда потребовал от своего правительства сорока тысяч войска для примерного наказания непокорных и дерзких шапсугов, но диван отказал ему в этом. Тогда сераскир, как человек с характером, не хотел оставаться долее начальником страны, где не имел возможности достигнуть цели своего назначения и просил дозволения возвратиться в Турцию, — ему дозволили и он уехал в Трапезунт, где скоро и умер.

Все черкесы, звавшие сераскира лично и по слухам, с восторгом говорят об его достоинствах. Хаджи-Хасан-паша Трапезунтский (Терпезан-ли), иди из Трапезунта, был уже стар, но бремя шестидесяти лет, по-видимому, его не тяготило: живой, ловкий и проворный, он был неутомим, что удивляло до крайности черкесов, привыкших видеть турецких сановников всегда погруженных в лень и беспечность; он был роста небольшого и крепкого сложения; обходился с черкесами чрезвычайно ласково, но умел и в то же время внушать им к себе такое почтение какого они не оказывали никогда его предшественникам; купцы и вообще все жители Анапы боялись его как самого строгого сановника, который требовал от них безусловной покорности и за малейшее ослушание жестоко наказывал. Но из всех об нем сведений, сообщенных мне лично его знавшими людьми, всего любопытнее то, что он старался узнавать малейшие подробности о крае, для управления, или, вернее сказать, покорения которого был прислан: он расспрашивал о местных обычаях и, как это ни странно, о древних песнях и преданиях, которые по его словам, и весьма основательным, должны иметь сильное влияние на дух воинственного народа, лишенного писанной истории. По всей вероятности, воспоминания о своем происхождении внушали ему это любопытство: прозвание Чечен-оглы показывало, что его отец или дед был из Кавказских гор. По крайней мере, он сказал однажды, что на его доброжелательство к черкесам турки будут смотреть не без подозрений. Кроме того, он, как хороший администратор, наводил справки о том, каких сортов хлеб произрастает на землях различных племен, употребляется ли там удобрение, или нет; расспрашивал о размерах скотоводства, о путях сообщения и, наконец, о сельской промышленности. Признаюсь, слушая рассказы людей, по-видимому, хорошо его знавших и сообщивших мне эти подробности, я не совсем верил им и думал, что они многое слишком преувеличивают. Да и вообще, по многим обстоятельствам кратковременного его пребывания в Анапе, явно видно, что этот прозорливый сановник, с самого начала своего назначения на нашу окраину, старался не впасть в заблуждения своих предшественников которые — Бог их накажи! как говаривал Беслений (Беслений-Ават один из выдающихся шапсугских главарей, жизнеописание которого напечатано Хан-Гиреем в фельетоне «Кавказ» за 1847 год.) — в невежестве своем предполагали большие реки там, где протекают едва заметные ручейки, и города в местах, где сгруппировано было несколько хижин, — или кочующие племена там, где о кочевой жизни и понятия не имеют и рассказы о ней принимаются за диковинные вымыслы досужих людей. Никто из окружающих его лиц не имел заметного влияния на мнения паши и его действия: он был человек самостоятельный, качество чрезвычайно важное в начальнике края, где второстепенные лица более или менее доступны искушению подкупа и мелких интриг. Следующий случай отчасти служит тому доказательством.

Ногайский каймакам написал сераскиру, что два человека из князей этого народа, пользуясь среди своих значительным влиянием, препятствуют распространению власти правительства; поэтому, он находит необходимым их удавить или повесить, для чего и советовал пригласить их под благовидным предлогом в Анапу. Паша, прочитав донесение своего наместника, с гневом сказал: «Что за грязь есть этот каймакам!» и бросил на пол изорванное в куски донесение. Тем не менее, он стал расспрашивать исподволь о разных подробностях, касающихся за-кубанских ногайцев и их князей, и узнал, что оба князя, о казни которых ходатайствовал человеколюбивый каймакам, люди достойные уважения во многих отношениях и полезны для правительства; впоследствии открылось, что ненависть каймакама была возбуждена одним из них — отказом подарить ему борзую собаку, а преступление другого было и того меньше. А будь на месте Хаджи-Хасана глупый сановник, игрушка подчиненных, — и два человека, преданные своему правительству и могущие быть ему полезными, погибли бы позорною казнью!

Сераскир, по прибытии своем в Анапу, разослал по всем племенам объявление о своем назначении главнокомандующим над ними и приглашал к себе князей, дворян, духовенство и старшин народных для совещания и приведения в исполнение воли наместника пророка — утвердить в их стране порядок и силу религии, чтобы народ благоденствовал здесь и обрел бы и там спасение. По первому его призыву начали стекаться в Анапу князья и дворяне толпами; один только человек не являлся долго — это был наш князь. Между тем как он медлил, его завистники, находившиеся уже в Анапе, изображали его перед сераскиром самыми черными красками; говорили, между прочим, что он, предавшись всею душою русским и участвуя в экспедициях против шапсугов и абедзахов, проливал кровь мусульман. Паша сначала было поверил им и обещаю прекратить зло, причиняемое опасным этим человеком, даже истребить его самого, если это окажется необходимым, но когда увидел, что правоверные князья слишком уж интересуются судьбой их соотечественника-отступника, связал: «Надобно этого человека узнать покороче: об нем что-то много говорят!»...

Наконец, явился в Анапу и наш герой. «Как я слышал, князь, ты усердно служишь неверным: из преданности к ним проливаешь кровь мусульман» сказал ему сераскир резким голосом, сверкая своими гневными главами; но тот, к кому относились его слова, не испугавшись угроз, сказал: «Да! я служу русским потому, что они покровительствуют мне; сражаюсь с врагами русских, для них убиваю и мусульман, не щажу и себя — я дал слово все это делать и не перестану делать, пока останусь под их покровительством; то же самое буду делать и для падишаха, если ты призовешь меня на его службу; но не хочу обманывать: если мне не будешь оказывать приличествующего мне уважения, если не будешь меня ценить, как этого я заслуживаю, то не буду ни служить, ни повиноваться; ни для кого не намерен я унижать себя; не стану ни за что наравне с теми, которые уступают мне в достоинствах!..» отвечал гордый наш герой, и при последних словах сердито взглянул на князей, своих завистников, стоявших тут молча, в смущении. Смелый его ответ понравился сераскиру, и с этого дня храбрый и красноречивый князь сделался предметом его особенного уважения. Паша отправил его в Константинополь, со своим представлением о необходимости присылки войск. Однако, его поездка уже не могла иметь никакого успеха: диван уже давно решил судьбу достойного лучшей участи сановника. Впрочем, посол был принят с особенными знаками милости: ему дали чин полковника вновь учрежденного регулярного войска и форменную одежду нового образца от имени Махмуда II, которому два раза он представлялся; показывали ему все достопримечательности столицы; осыпали его богатыми подарками и отпустили уверив в особенно милостивом расположении падишаха к черкесским племенам. Слава есть кумир, которому люди везде поклоняются; но ложное о ней понятие, большею частью, делает их смешными рабами тщеславия; наш герой был до крайности тщеславен, и потому легко себе представить, до какой степени льстили его самолюбию оказанные ему в Константинополе милости и внимание, о которых, по возвращении своем, он с гордостью рассказывал, преувеличивая их до неимоверной степени, как мы позволяем себе думать, судя по следующему его поступку.

В Анапе он нагрузил две арбы большими сундуками и ящиками, в которых он будто вез подарки султана. Однако, эти сундуки и ящики были, большею частью, пустые, и все это можно было поместить в одной арбе, с тою только разницею, что тогда не так громко говорили бы о бесчисленном множестве драгоценностей, подаренных ему из казнохранилища султана.

Как ни был он доволен милостями и вниманием царьградских министров, однако неблаговоление дивана к Хасан-паше, которому он был предан всею душою, сильно его опечалило. Князь возвратился из Константинополя в Анапу, накануне отъезда паши, и при отъезде сераскира, провожая его до пристани, сказал ему при всей массе старейших князей, тут же находившихся: «Ты подложил под нами костер, зажег его — а сам уезжаешь!» Паша, со слезами на глазах обнимая своего приверженца, отвечал: «Жаль мне расставаться с друзьями, но благодарю Бога, что уезжаю: без сил, без пособий, что бы я сделал с непокорным вашим народом? На старости лет я посрамил бы себя, если бы остался здесь долее, в неблагодарной стране идолопоклонников!»... Намек сурового приверженца паши на зажженный костер не был пустым упреком: он основывался на страшной правде, которая требовала кровопролития для своего погашении, как мы сейчас увидим.


Оставить комментарий

    • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
      heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
      winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
      worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
      expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
      disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
      joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
      sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
      neutral_faceno_mouthinnocent
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив
Почему на Камчатке живут самые общительные в мире медведи 11:59 Воскресенье 0 2 575 Почему на Камчатке живут самые общительные в мире медведи А вы знали, почему никогда нельзя кормить диких медведей? Единожды попробовав человеческую еду, они становятся одержимы ею. АННА СОРОКИНА Игорь Шпиленок - один из самых известных в мире фотографов