Российское правительство прекрасно понимало огромное значение Кавказа как одного из важнейшего военно-стратегического плацдарма для проведения своей восточной политики. Тем более, что сложившаяся к началу XIX в. международная обстановка этому также способствовала. С одной стороны происходит укрепление позиций ряда европейских государств, в первую очередь Англии и Франции на Ближнем и Среднем Востоке, что вызывает озабоченность России. С другой стороны, растет прорусская ориентация ряда кавказских народов, страдавших как от междоусобиц, так и от разорительных нападений со стороны Османской Турции и шахского Ирана.
Если обратиться к истории Кавказской войны, то можно узнать, что больше всего в ней мешали указания из Петербурга. Высокопоставленные столичные чиновники, в любом смысле бесконечно далекие от войны, считали, что Кавказ можно успокоить только мирными переговорами и «экономическими методами». «Петербург проявлял полное незнакомство с обстановкой, а горцы считали «снисходительный» образ действий за признак слабости русских и все более смелели».
Генерал Потто писал: «Наши традиционные отношения к завоеванным ханствам и горским народам были фальшивы в самом своем основании... Все наши сношения с мелкими кавказскими владениями носили характер каких-то мирных переговоров и договоров, причем Россия являлась как бы данницей. Большей части не только дагестанских и иных ханов, но даже чеченским старшинам простым и грубым разбойникам, Россия платила жалованье... В столице считали полудиких горцев чем-то вроде воюющей державы, с которой можно было заключить мирный договор и успокоиться».