О языке убыхов (Часть 1)

Как известно, продолжительная, в течении десятилетий длившаяся военная борьба русских с горцами северо-западного Кавказа закончилась в 1864 г. разгромом и последовавшей эмиграцией значительного числа горцев в Турцию. В отличие от остальных частей Кавказа, сохранивших, невзирая на все испытания, выпадавшие на долю населявших их народов, в общем картину расселения и этнических соотношений прежнего, предшествовавшего покорению, времени, северо-западный Кавказ изменил в течение нескольких лет эмиграции и последовавшей за ней иммиграции разноплеменных колонистов до совершенной неузнаваемости свой этнический облик. Черкесы, убыхи и абхазцы, те три самостоятельных величины, которые ряд путешествий и исследований, по необходимости крайне поверхностных, научили различать в этом районе, оказались после выселения или совсем не представлены в числе народностей Кавказа или же сохранили немногие обломки некогда многочисленных и богатых поселений, в большинстве сдвинутых и безжалостно, по мнимо-военным соображениям, перетасованных заново на плоскостной части Кавказа. Тяжелая сама по себе научная утрата становится, при ближайшем рассмотрении дела, вдвойне тяжелой потому, что при условии большей сохранности старых взаимоотношений этот именно район Кавказа давал наилучшие возможности в смысле прослеживания культурно-исторической эволюции народов Кавказа, разработки их этнографии и лингвистики. Не говорю уже об исторической географии и топонимике: здесь мы имеем обильнейший и по условиям приобретения первоклассный материал в наших источниках. Письменная традиция, идущая от эпохи ионийской колонизации Черноморья, за несколько веков до нашей эры, сохраняет па всем своем протяжении достаточную полноту и надежность, далеко превосходя в этом отношении многое из того, что нам известно о внутренних, более удаленных частях Кавказа; сравнение с западным побережьем Каспийского моря чрезвычайно ярко иллюстрирует эту неоднородность. Даже поверхностное ознакомление с этой традицией вскрывает тотчас же другое обстоятельство, заставляющее нас сейчас сожалеть об утрате, понесенной наукой: это необычайная стойкость бытовых отношений в интересующем нас районе. Если мы сравним для примера, как это уже делалось не раз, описание, сохраненное Страбоном, деятельности пиратов на Черноморском побережья в первом веке до нашей эры, их лодок, способов плавания и пр. с тем, что нам сообщается в описаниях половины XIX века (ср. например замечания Dubois, Voyage autour du Caucase, 1.1, № (1839), p. 191 sq.), мы вынуждены будем констатировать возможность включить без нарушения исторической перспективы описание Страбона в число сведений XIX века и обратно. При этом не пришлось бы даже менять номенклатуры: термин «камара», служивший древним керкетам и гениохам для означения их военных лодок, сохранялся, судя по некоторым указаниями литературе, до новейших времен. Если с другой стороны мы сопоставим данные VI века (у Прокопия) о культе деревьев, характеризовавшем в эпоху внедрения там византийскими миссионерами христианства население кавказского побережья Черного моря, с тем, что нам дают те же сведения XIX (и даже XX) века, мы получим вновь картину любопытной стойкости до- и ранне-исторических переживаний в быту этих народов. Можем ли мы по аналогии предполагать аналогичный архаизм бытовых явлений, наблюдаемых нами на Кавказе вообще? Как бы то ни было, сохраняют свою справедливость слова, сказанные давно Потоцким в его работе о древних периплах Черного моря: «Nous ne pourrons done encore rien decider sur l’origine des Abkhases, mais nous ne devons pas en desespdrer puisque ce peuple a conserve sa langue, et qu’une langue est le plus pretieux de tous les monumens historiques, lors qu’il s’agit de la recherche des origines» (cm. Comte Jean Potocki, Mdmoire sur un nouveau peryple du Pont Euxin etc. A Vienne, 1796, p. 25). И в тех случаях, когда имеющиеся в нашем распоряжении источники дают картину противоречивую и неясную, пользование Фактами языков позволяет нам разрешить не один иными способами не разрешимый вопрос.