24 марта, в день рождения Аслана Ципинова, известного ученого-этнографа и видного общественного деятеля Кабардино-Балкарии, убитого 29 декабря 2010 года, в его доме в Шалушке собралась вся его родня.
Приехали близкие, друзья, чтобы поделиться светлыми воспоминаниями об ушедшем друге, брате и сыне. Таким он являлся не только для этих людей. Другом, братом и сыном его считали все жители Кабардино-Балкарии, а также члены разбросанных по всему миру черкесских диаспор, кто любит всей душой родной язык, национальные традиции и обычаи, перед которыми преклонялся сам Аслан, посвящая свою жизнь их изучению, воскрешая забытое, прославляя заложенную в них красоту.
Во власти этой красоты он сам находился, как говорит его мать Цаца Ципинова, с самого детства. Она признается, что для нее самой 24 марта – самый счастливый день в жизни. Тогда сбылась ее сокровенная мечта – иметь сына. Среди ее семерых детей Аслан был единственным мальчиком, которого ждали не только они с мужем, но не менее и свекровь со свекром. Она не знает, как рождаются традиции, но то, как прошел этот день в этом году, будет иметь продолжение до тех пор, пока она живет. В день рождения сына Цаца будет вспоминать не о его гибели – невосполнимой потере, а о бесценном обретении, связанном с его приходом в этот мир, и думать о том, что ей было дано ощутить себя самой счастливой матерью из всех живущих.
Вспоминая обстоятельства рождения сына, Цаца улыбается. «Он 15 минут оставался связанным со мной пуповиной, которую на радостях забыли перерезать. Пока бегали по дому (все семеро детей рождены в домашних условиях), чтобы сообщить о радостном событии свекрови, пока та не известила соседей, я и сын оставались неразделенными».
Цаца говорит, что видит в том событии особый знак. Эта близость и эти узы оставались нерасторжимыми вплоть до его смерти. Сын всегда восхищался ею, ему нравилось, как она держалась среди коллег в школе, что делала, готовила, какой сильной была ее воля, как выглядела, что говорила и даже как молчала. Он был большим ценителем всего, что видел, замечал то, что для других оставалось скрытым. Несмотря на то, что рос единственным братом шести сестер, не стал балованным царьком. Напротив, стремился все делать сам. В девять месяцев отказался, чтобы его кормили с ложки, взял ее в руки и с того времени ел самостоятельно.
Ребенком уговорил отца, который всю жизнь проработал бригадиром на молочно-товарной ферме, сделать бричку и маленькую, в его рост, косу для косьбы. Как взрослый мужчина он отправлялся за кормом для скота на своей персональной бричке, с личной косой и на собственном осле, которого баловал и украдкой кормил отборной кукурузой.
Отец тогда шутил, не сломает ли зубы его любимец, на что Аслан отвечал, что ни один «здравомыслящий» зуб не может пострадать, если ему отдают лучшее. Он всегда любил шутить и мог обратить любое серьезное противостояние в игру слов, если замечал, что оно вот-вот обернется обидой. Никого обижать не хотел. Цаца считает, что ее сын был предназначен только для мира, радости и красоты. Она говорит, что по натуре он был неутомимым тружеником.
Во всем, что делалось в доме, Аслан принимал самое деятельное участие. Когда она задерживалась в школе, вернувшись домой, могла застать Аслана за дойкой коров. И ей не нужно было его об этом просить. Точно так же ухаживал за сестрами-двойняшками, садился между их люльками и качал, пока не уснут. Она вспоминает случай, когда ее двенадцатилетний сын стал жалеть ее, как взрослый, который больше понимает, что делать и как поступить. Она привезла учеников в Нальчик на экскурсию. Когда детвора нагулялась, встала в длинную очередь за булочками. Стоять ей пришлось почти полтора часа. Ей показалось, что того, что купила, детям не хватит, и она снова встала в очередь. Аслан подошел и сказал, что все наелись, ей не нужно беспокоиться.
Он любил доставлять людям радость. При этом понимал, кто больше всех в ней нуждается. На заработанные в поле восемь рублей купил бабушке платок, младшим сестрам печенье и сам был счастлив больше всех, когда свекровь демонстрировала этот подарок. Когда учился в Москве, помнил о сестрах. Мог выстоять длиннющую очередь (без которых в те времена ничего хорошего не продавалось) только для того, чтобы привезти им пару импортных сапог. Он любил все красивое и не делил его на материальное и духовное.
Говоря об истоках любви сына к старинным вещам из обихода родного народа, Цаца заметила, что это отношение было чем-то естественным, никем не привитым. Зарождение его любви к народным сказаниям Цаца обозначает тем временем, когда Аслан ездил вместе с отцом на пастбища, куда вывозили колхозный скот. Тогда пастухами были только старики. Вечерами они усаживались у костра и рассказывали сказки, были и небылицы, перемежая повествование пословицами и поговорками. Там же Аслан полюбил лошадей, научился верховой езде и пронес привязанность через всю жизнь, превратив детское увлечение в один большой научно-практический эксперимент по возрождению древних традиций своего народа.
Что нужно, чтобы воспитать такого сына, кем гордилась бы мать, как своим продолжением во времени и наивысшим достижением, о котором она не смела даже мечтать? Цаца признается, что у нее есть ответ только на первую часть этого вопроса. Продолжение получается, когда в доме, где растет детвора, есть масса общих дел, одни и те же интересы, когда то, что волнует родителей, тревожит их детей, а то, в чем нуждаются последние, является такой же потребностью для старших.
Когда Аслан поступил в университет, его семья продала дом в Малке и переехала в Шалушку, чтобы сыну не пришлось жить в общежитии или скитаться по чужим углам. Когда родители уезжали вместе с пчелами на пасеку, Аслан привозил им на рейсовом автобусе весь дополнительный инвентарь. Он приспособил для этого детскую коляску. Его ровесники над ним подшучивали, спрашивая друга, что он будет делать с этой коляской, если по дороге на пасеку (а идти от автобусной остановки нужно было два километра) ему встретится хорошенькая девчонка? Аслан отвечал, что если он кому-нибудь не понравится только из-за этой коляски, то в свое время, когда у него появится собственная машина, эта девушка не удостоится даже его взгляда.
Цаца говорит, что он был одним из немногих людей, кто мог высоко оценить любое, на первый взгляд, обычное умение. Ее рецепты старинных кабардинских напитков и кушаний являлись неизменным предметом его гордости. Он всегда приглашал мать к своим многочисленным гостям, усаживал с ними за стол и просил рассказать о ее секретах приготовления традиционных блюд черкесской кухни. Он хотел со всем миром разделить все, чем сам восхищался, и ни от кого у него не было никаких тайн.
Цаца считает, что женщина тогда может по достоинству оценить своего сына, когда увидит в нем не только того, кого родила и вырастила, а зрелую личность. Она поняла это с самых ранних лет его жизни. Он сочетал в себе детскую увлеченность любым делом, на что отзывалась его душа, и взрослую ответственность за все, за что брался и доводил до конца. Во все свои проекты стремился вовлечь все окружение – сестер, жену, детей, племянников и племянниц. Творил вокруг себя праздник, где каждому находилось место.
В тот декабрьский день он приехал в Шалушку ненадолго, хотел взять баллон меда и ящик яблок. Мать его кормила, когда кто-то с улицы сына позвал. Сказав, что сейчас вернется с этими людьми (на пороге он никогда никого не держал), вышел, чтобы завести посетителей в дом. Через минуту племянник Аслана увидел его лежащим навзничь у калитки.
Когда Цаца, не помня себя, к нему подбежала, сердце в груди уже не стучало. Единственное, что она смогла сделать, дойти до соседей. Они сразу поняли, что стряслась беда: постучав в дверь, она упала на колени и больше двигаться уже не могла. Эта женщина, которая с убийством сына лишилась, как она говорит, света в жизни, перед кем Аслан Ципинов преклонялся, не взваливает всю вину за это преступление на непосредственных убийц, не слагает ответственности за все, что произошло со старшего поколения, которое обвиняет в первую очередь.
Она говорит, что, кроме ее личного горя, есть и общее, которое должно испытывать все общество. Старшие, от кого зависела судьба молодых, не смогли сохранить и сберечь с ними ту связь, которую символизирует пуповина. Если бы им это удалось, тогда никто не смог навязать их детям никакое иное мировоззрение, кроме того, что признавали и признают их родители. В их жизни, считает Цаца, было слишком мало радости и света. И за это в ответе все, кто мог их дать и не дал, как и само время, которое лишило многих возможности видеть белый свет.
Зинаида МАЛЬБАХОВА
© kbpravda.ru