Хайри Эрсой (Турция) стал членом Союза писателей Абхазии

Хайри Эрсой (Кутарба), турецкий писатель абхазского происхождения побывал на прошлой неделе в Майкопе. Гость рассказал в беседе с редактором Натпресс о том, что недавно он стал членом Союза писателей Абхазии. Это произошло неожиданно, его пригласили на последний съезд Всемирного конгресса абазино-абхазского народа, который прошел в Сухуме, где он и узнал, что удостоен такой чести.

Столицу Адыгеи, по его словам, он увидел такой, какой себе и представлял: красивым, опрятным и приветливым городом. Главное чувство, которое вызвало посещение республики: сюда хочется снова вернуться. Он пробыл в Майкопе неделю, был в горах, посетил музей, встретился с репатриантами.

– Вы сказали, что приглашение стать членом Союза писателей Абхазии было для Вас неожиданным. Наверное, всё-таки это было не только неожиданным, но и заслуженным?

– Прежде всего, это было очень приятно. Что касается того, заслуженно это или нет, то, мне кажется, что есть писатели, в том числе и в Турции, достойные этой чести больше, чем, скажем, я.

Сами писатели, члены Союза, объяснили свой выбор тем, что мной издано несколько книг по истории Абхазии, романов, сделаны переводы абхазских авторов, в частности, бестселлера Баграта Шинкуба «Последний из ушедших».

– А в Турции такие союзы существуют?

– Да, но я не состою в Турции в такой организации.

– Вопрос, может быть, не по теме. Вы были в Абхазии, теперь в Адыгее. Абхазия в отличие от Адыгеи фактически независимое государство. Но и там, и здесь репатриация соотечественников не развивается. Что, на Ваш взгляд, необходимо сделать, чтобы изменить положение?

– Проблема возвращения абхазов и адыгов, на мой взгляд, не отличаются ничем. Все мы готовы вернуться хоть сейчас. Но это исходит от сердца и не означает практической готовности. Причем, одинаково не готовы не только представители диаспоры, но и исторической родины.

Для того, чтобы процесс репатриации дал ощутимые результаты, нужен профессиональный подход, подготовка реальных, применимых к практике проектов. В качестве примера можно взять Израиль, где уже сейчас строятся дома для переселенцев, которые вернутся лишь через 30 лет.

– Не секрет, что процесс ассимиляции адыгов, абхазов на Ближнем Востоке идет очень быстрыми темпами. И главное в этом явлении – утеря языка. Многие говорят, что она равносильна утере самоидентификации. Согласны ли Вы с этим? И как может повлиять на этот процесс писательский труд не на родном языке?

– Я согласен с тем, что, утеряв язык, человек теряет и самоидентификацию. Если же говорить обо мне, то нужно сказать, что первоначально я не стремился стать писателем. Перед выбором я был поставлен условиями, которые на тот момент сложились в стране, проблемами, с которыми сталкивались выходцы с Кавказа. И писать нужно было не только для абхазов, адыгов, для кавказцев в целом, но и для турок, потому что и они должны знать о наших проблемах.

Что касается абхазского языка, то его я хорошо знаю и люблю. И надеюсь, что обстоятельства сложатся не только в пользу того, что я смогу писать на родном языке, но и того, что написанное, будет востребовано.

– На одном из съездов Всемирного конгресса абазино-абхазского народа была озвучена информация о том, что абазинский язык признан самым сложным языком в мире и по этому признаку внесен в Книгу рекордов Гиннеса. Но известно, что по этому критерию адыгский, абхазский, абазинский языки примерно равны. Это я говорю к тому, что, чем язык более сложен, тем, утеряв его, трудней будет вновь его обретать. И здесь параллель с еврейским языком, который считался мёртвым, а сейчас стал государственным языком Израиля, возможно, не совсем корректна. Как вы могли бы прокомментировать это?

– На мой взгляд, здесь комментарий может быть лишь один: нужно сделать всё, чтобы язык продолжал жить и развиваться.

– При финансировании Европейского Союза в Турции в прошлом году открыты курсы изучения адыгского и абхазского языков. Насколько эффективной может оказаться такая помощь, как Вы думаете?

– Да, сначала это были курсы по подготовке преподавателей в Анкаре. На них подготовлено около 30 человек: больше адыгов, меньше абхазов. Затем преподаватели организовали собственных курсы – уже на местах.

Меня приглашали на встречу, проведенную в честь окончания одного из таких курсов. Молодые люди, их выпускники, говорили на языке, которому обучились, читали стихи. Понятно, что смогли они изучить лишь тот минимум, который позволит им продолжить освоение языка самостоятельно.

В то же время курсы придали выпускникам уверенности в себе, понимания того, что если заниматься в этим и дальше, то всё получится.

С другой стороны, появление этой плеяды выпускников заставляет задуматься тех, кто, зная язык, не считает нужным обучать ему своих детей.

Однако в целом данная акция, на мой взгляд, не может кардинально изменить ситуацию. Хотя, повторяю, польза от неё несомненная.

– Далеко не все наши читатели могут ознакомиться с вашим творчеством. Не расскажете ли Вы о том, что, на Ваш взгляд, Вам удалось сделать как писателю, что предстоит сделать?

– Уже начав писать, я всё еще не помышлял о литературном творчестве. Но как человека меня не могло не волновать то, что живущие в Турции мои соотечественники подвергаются ассимиляции, гибнет их язык, культура. И было очевидно, что тому в немалой степени способствует государственная идеология Турции и соответствующая ей политическая система, которая искажает историю, устраивает гонения на тех, кто пытался сказать правду.

Первые книги, которые я написал, были исторические. В них я пытался восстановить факты, события, показать красоту и богатство нашей культуры. Однако, исторические труды не могут пользоваться широкой читательской аудиторией. Поэтому, в конечном счете, я обратился к такому жанру как исторический роман. Два романа мной уже изданы, два сейчас готовятся к печати. Главная их тема – адыго-абхазское изгнание.

И нельзя сказать, что расчет мой не оправдался. Круг читателей романов оказался значительно более широк. Они обсуждаются на конференциях, читательских встречах, на которые, разумеется, приглашают и меня как автора.

Натпресс