Отрывок из книги Эммы Скотт «Среди тысячи слов»

Главной новинкой ноября в жанре молодежной литературы стал роман писательницы Эммы Скотт «Среди тысячи слов». И сегодня подписчицам «Прекрасной Леди» выпадает редкая возможность прочитать отрывок из этой удивительной книги. Мы благодарим издательство Эксмо Freedom за эксклюзивную публикацию.

Каждая книга американки Эммы Скотт становится бестселлером. Ее истории – «Дотянуться до звезд», «Пять минут жизни», «Не оставляй меня» и другие – проникают в самое сердце миллионов читателей, заставляя его учащенно биться, сопереживая героям.

Книги Эммы Скотт возглавляют рейтинги продаж самых авторитетных изданий, переводятся на разные языки и издаются рекордными тиражами.

Роман «Среди тысячи слов» вошел в топ-40 бестселлеров о достижении совершеннолетия и в топ-100 американских бестселлеров по версии Amazon.com – на популярном ресурсе у книги высокая оценка пользователей – 4,8 из 5.

Сюжет книги развивается на фоне великой пьесы Уильяма Шекспира «Гамлет». Именно театральная сцена стала местом встречи юных Уиллоу и Айзека. И девушка, и парень пришли на пробы для постановки «Гамлета», чтобы сбежать от действительности. Только на сцене Уиллоу могла дать волю чувствам, позволить своей боли трансформироваться в актерскую игру. Для Айзека театр стал не только призванием, но и возможностью заработать деньги, получить ценный опыт и уехать из города, где у него, похоже, нет будущего.

Приехав в маленький городок Хармони из Нью-Йорка, Уиллоу впервые за долгое время вздохнула свободно. Среди небоскребов Манхэттена ей было невыносимо тяжело пытаться избавиться от ужасного чувства, что ее вновь и вновь лишают воли. Именно здесь с ней произошел случай, изменивший всю ее жизнь, сделавшей из веселой успешной девушки нелюдимого изгоя. Тот, кто разрушил ее мир, продолжил жить как ни в чем ни бывало, а вот Уиллоу не могла забыть боль и ужас, но никому не рассказала о том, что произошло на вечеринке в честь ее семнадцатилетия. Девушка надеется начать новую жизнь в Хармони. К тому же местный театр – прекрасная возможность отвлечься и получить дополнительные баллы для колледжа.

У Айзека все стало плохо гораздо раньше – еще в восемь лет он потерял мать, и вскоре был вынужден сам о себе заботиться, как и о своем отце, который с каждый днем падал в бездну пьянства и забытья все глубже.

Встреча двух израненных душ не стала их спасением – Уиллоу и Айзек принадлежат к разным мирам и у них разные планы на жизнь. Отказавшись от учебы в одном из престижных вузов, девушка решает остаться в уютном Хармони и играть в местном театре. А Айзека ждет Голливуд… Но доводы рассудка, и во времена Шекспира, и в 21 веке, еще ни разу не останавливали юных влюбленных.

Уиллоу и Айзек предстоит пройти длинный путь и найти среди тысячи слов те, что выразят их чувства и надежды.

Мы с Уиллоу вышли из кафе на прохладный воздух. Я моргнул под ярким солнцем и внезапно понял, что рассказал этой девушке — абсолютной незнакомке — все о своей матери. И мне не казалось, что нужно все это держать внутри. Делиться тайнами — наверное, и есть задание Марти, но это не объясняло, почему слова так легко слетали с моих губ. Так же легко, как во время игры на сцене. А в этот раз я не играл. Я был самим собой несколько драгоценных минут, и это не было отстойно. Это можно было вынести.

Благодаря Уиллоу быть собой показалось не так уж и плохо.

Я плотнее закутался в куртку и взглянул на нее. Я больше не видел в ней манхэттенскую богатую избалованную девочку, живущую идеальной жизнью. Она закрыла глаза, повернула лицо к солнцу и глубоко вздохнула.

Ей нужен был Хармони. Она оставила что-то позади в Нью-Йорке. То, что разрушили или забрали у нее. Не она решила приехать в этот город, но, попав сюда, она нашла путь к спасению. Шанс спрятаться. Или, может быть, построить все заново?

Она не стала рассказывать мне, но ей и не надо было. Она уже столько всего мне дала.

— Куда мы направляемся? — спросила она.

— Просто вперед, — ответил я.

Мы завернули за угол, и я повел нас на север, прочь из центра. Магазины и здания вдоль улицы сменились высокими деревьями: кленами, дубами — и дерном. Они только начинали зеленеть.

Мы прошли по небольшому району с рядами одноэтажных домов, каждый из которых был не более семидесяти или восьмидесяти квадратных метров. Огороды и низкие заборы отделяли участки друг от друга. Детские игрушки валялись на траве и тротуаре, словно принадлежали всем. Китайские колокольчики издавали глухую мелодию.

— Эти домики такие милые, — сказала Уиллоу. Ее глаза зажглись. — Что это за район?

— Называется «Коттеджи». Здесь живут творческие люди.

— Ты это хотел мне показать?

— Нет, — я взглянул на нее. — Тебе здесь нравится?

— Очень, — ответила она. — Так тихо. И мирно.

Мы прошли мимо дома с гончарным кругом во дворике. Еще одного с железными коваными скульптурами Кокопелли с флейтой, лучами солнца и маленькими лошадьми.

— Ты можешь себе такое представить? — спросила Уиллоу. — Владеть вот таким маленьким домиком? Каждое утро выходишь со сценарием в руке, пьешь кофе и смотришь, как встает солнце.

Я чуть не остановился, когда ее слова ударили меня в грудь. Я проходил «Коттеджи» сотни раз, тысячи. Все годы, что я прожил здесь, я только и думал о том, как одиноко было бы жить в этом уголке мира.

Когда мы проходили мимо последнего ряда маленьких домов, я увидел их глазами Уиллоу. Занавес моего воображения открыл вид на сцену: я сижу на переднем крыльце с чашкой черного кофе, а сценарий лежит у меня на коленях. Я смотрю, как солнце встает над зеленью деревьев и его лучи пробиваются сквозь листву. Нежные руки обвивают мою шею, и мягкие губы касаются щеки, шепча: «Доброе утро…».

Я встряхиваюсь и возвращаюсь в реальность.

«Милая фантазия, идиот».

Поднялся еще один занавес: я провожу еще двадцать лет в Хармони и моя дерьмовая жизнь преследует меня. Полгорода боится меня, а вторая половина осуждает и шепчется. Все знают больше о пьяных выходках моего отца, чем о моем актерском мастерстве. Имя Пирсов ассоциируется с гниющим знаком на свалке, а не сияет на вывеске театра.

«К черту это место».

В этот раз Уиллоу заметила мое мрачное выражение лица.

— Не фанат этого места?

— Нет, — ответил я. — Я хочу убраться отсюда.

— Куда ты хочешь? — спросила она. — Голливуд или Бродвей?

— Туда, где меня примут.

Она нахмурилась.

— Тебе все равно? Разве игра в фильме и на сцене — не разные вещи? Разве ты не станешь скучать по энергии живой аудитории?

— Да, наверное, буду, — ответил я. — Но я никогда по-настоящему не думал об актерстве как о чем-то кроме способа решить проблемы. Выбраться отсюда.

— Правда? — она скривилась, словно ощутила запах чего-то гнилого. Замолкла, но в ее глазах застыли другие вопросы.

— Давай, — сказал я. — Можешь произнести это.

Я эгоист. Не ценю того, что имею.

Она взглянула на меня.

— Ну, это не я сказала…

Смешок сорвался с моих губ, хриплый, как ржавый двигатель. Вместо того чтобы почувствовать себя оскорбленным, мне понравилось, что я не пугал ее.

— Понимаю, — сказал я. — Но я не задумываюсь над тем, что делать с талантом или даром. Это просто способ сбежать.

— Но разве ты не чувствуешь, что творишь с людьми, которые смотрят пьесы с тобой? Это словно дар перемещения. Способ сбежать и для нас.

Я остановился и посмотрел на нее.

— Рад, что это так и для тебя. Для всех, кто смотрит. Но для меня, — я пожал плечами, — это все, что у меня есть.

— Я чувствую то же самое, — сказала она. — Словно я потерялась, а потом «Гамлет» упал мне на колени. Чтобы помочь мне снова найти свой путь, — она издала нервный смешок. — Звучит очень драматично. И, скорее всего, глупо.

— Это не глупо, — ответил я. — Все происходит по какой-то причине, наверное.

— Ты так считаешь? — внезапно ее голос стал резче. Она остановилась, и на лице появилось выражение смятения и удивления. — Все происходит по какой-то причине?

Я моргнул, удивившись ее внезапной ярости.

— Не знаю. Мартин всегда говорит мне…

— Сердечный приступ у твоей здоровой мамы и ее смерть… у этого есть причина? Сам сказал, это было бессмысленно.

Я сжал зубы, кровь вскипела в жилах. Я ткнул пальцем себе в грудь.

— Мне решать, каково мне было. Не тебе. Ни кому-либо другому.

— Именно, — резко ответила она. — Это твоя история. Я ненавижу фразу «все происходит по какой-то причине». Словно чья-то боль пока что ничего не значит, но однажды станет значить, и тогда все снова будет хорошо. Это бред. — Она взглянула на меня, и ее выражение лица снова изменилось, в глазах, наполнившихся слезами, застыла мольба:

— А пока что нам делать?

— Не знаю, — ответил я. — Пытаться жить. Выживать.

Мгновение она удерживала мой взгляд, а затем кивнула.

— Мне жаль, но… — она пробежала пальцами под влажными глазами. — Некоторые вещи происходят, и словно кто-то выключает электричество. Или звук.

Я кивнул.

— Да, так и есть.

— Пока.

— Пока?

— Моя бабушка однажды сказала мне, что у каждой истории есть «пока». Происходит что-то плохое и показывает главному герою то, чего он больше всего хочет. Но где же это «пока», что вернет все на место? Когда персонаж, наконец, получит то, чего больше всего хочет?

— Когда сам себе позволит, — ответил я. Мои руки чесались от желания коснуться локона, упавшего на ее щеку. — Или, когда он сам пойдет и возьмет то, что хочет.

— Вот почему ты покидаешь Хармони, — сказала она.

— Да.

Она кивнула, а затем вздохнула. Сила вернулась в ее голос.

— Хотела бы я быть такой же храброй, как и ты.

— Мне кажется, то, что ты прошла прослушивание на роль в самой знаменитой пьесе Шекспира, не играя на сцене и дня в своей жизни, уже похоже на храбрость.

— Или глупость, — ответила она, рассмеявшись. — Прости за то, что сказала о твоей маме.

— Не извиняйся.

— Слишком поздно. Извинилась, — она снова улыбалась, и мой взгляд привлекли ее полные губы, сияющие от блеска.

Мне стало интересно, какие они на вкус…

Уиллоу кивнула подбородком на улицу.

— Ты, наверное, это хотел мне показать.

Я проследил за ее взглядом до амфитеатра Хармони на другой стороне улицы.

— Ага, — ответил я, отрывая от нее взгляд. — Да, именно это.

Мы пересекли тихую улицу и прошли под отдельно стоящей квадратной аркой из белого камня. Театр был сделан из нескольких рядов цементных ступенек, идущих по кругу, со сценой в середине. Отдельно стоящие бетонные блоки были разбросаны тут и там в качестве абстрактного декора. Амфитеатр окружала зеленая трава, или она станет зеленой, когда придет весна. Пока что солнце светило на грязноватые клочки коричневого и желтого дерна.

— Иногда я прихожу сюда вечером, — сказал я. — Покурить и побыть в уединении.

— Понимаю, — она раскинула руки. — Почему Мартин не ставил «Эдипа» здесь?

— Слишком холодно в январе.

— О, ну да. А летом? Он ставит здесь спектакли?

— Нет. Аренда слишком дорогая.

— Облом, — сказала она. — Только представь. Шекспир в парке.

— Представляю, — ответил я, легко представив, как Уиллоу может построить здесь свою жизнь. Дом в «Коттеджах» и лето Шекспира на заднем дворике. Пока я буду бежать со всей скоростью в другом направлении.

— Как и Марти, — продолжил я. — Он мечтает расширить театральную программу и добавить постановки под открытым небом.

— Почему тогда не расширяет? — спросила Уиллоу, забираясь на продолговатый бетонный блок. Она села и свесила ноги через край.

— Нет денег, — ответил я, облокотившись о блок. Мои плечи оказались на одном уровне с ее талией. — Он многого мне не рассказывает, но предыдущий владелец ОТХ не очень хорошо справлялся с финансами.

— Все настолько серьезно? — спросила Уиллоу.

От искреннего сочувствия в ее голосе у меня заболело сердце.

— Не знаю. Но это еще одна причина, по которой мне нужно убираться отсюда. Я не смогу здесь заработать. Но там, — я махнул рукой, показывая буквально на что угодно за пределами Хармони, — у меня есть шанс. Я смогу помочь ему.

— Ты не забудешь, с чего начинал, — сказала Уиллоу, и ее голос смягчился.

© Публикуется по договоренности с издательством Эксмо Freedom, эксклюзивно для сообщества «Прекрасная Леди»